Для всех, кого тянет к неизведанному: лучшие книги для осени

«Родившись на правом берегу Волги, я всю жизнь мечтал обойти Землю вокруг и вернуться с левого», - примерно так Иван Гончаров объясняет читателю, зачем ввязался в экспедицию на фрегате «Паллада». Я родилась и выросла ровно там же, в паре сотен метров от гончаровского дома. В детстве, когда я болела (то есть очень часто), родители дарили мне книжку про какого-нибудь великого путешественника.

Почему-то считалось, что с ними я быстрее выздоравливаю. Помню, переживала затяжной бронхит с Крузенштерном. До сих пор считаю, что это лучшая компания, если ты, например, паришь ноги в огромном тазу или лежишь под горчичниками.

Со временем удалось собрать приличную книжную полку, и каждую осень она заставляет меня чувствовать себя немного Фродо Бэггинсом. Вся Россия, Европа до самого атлантического шельфа – правый берег Волги. Хочется обойти Землю и вернуться с левого.

Николай Карамзин, «Письма русского путешественника»

Вы не подумайте, что это первое место в рейтинге. Считайте, что Карамзин здесь по блату, потому что тоже земляк, или по старшинству. На фоне всех последующих книг «Письма» - вещь реликтовая. Это русскоязычная трэвел-литература XVIII века, так что делайте скидку на то, что автор – более периферийный европейский, чем собственно русский писатель. Жертва сентиментализма, оперирующая витиеватыми до громоздкости оборотами и всерьез сообщающая нам, что «увидев сии руины, нельзя не прослезиться».

Читается тяжеловато. Зачем нам это надо? Во-первых, бесценная наивность молодой сверхдержавы: «Варшава. Подъезжаю к границам империи…». Во-вторых, за розовыми восторгами от парижских театров и романских руин нельзя не заметить, что автор пересекается с гуманитарными гениями своей эпохи, и встречи эти описывает весьма дотошно.

А еще у Карамзина вполне могут учиться политкорректности современные публицисты. Париж, в который он так рвался, охвачен революцией. Но во всем объемном куске «писем», повествующем о французской столице, нет и намека на смуту. Сами понимаете, цензура не давала шансов подобным темам. Ну и все прелести путешествий «галантного века» - барская медлительность, жуткие дороги, провинциальные трактиры и далекие от глобализации времена, когда Европа была «лоскутным одеялом» воюющих империй.

Фото: Instagram / @ef_tanya, @ts__books

Иван Гончаров, «Фрегат «Паллада»

Стиль, язык, острота взгляда во «Фрегате» зачастую дают фору гончаровским романам. Это совсем не тот автор, которого мы знаем по «Обломову». Это ироничный, в меру циничный, но также впечатлительный и любопытный публицист. Книга – о путешествии в статусе секретаря экспедиции вице-адмирала Путятина в Японию в канун революции Мейдзи в 1852/55 годах. У адмирала были вполне очевидные политические задачи, но Гончаров сознательно о них не распространяется.

Он показывает нам полукругосветку глазами человека, для которого выйти из уютной петербургской квартиры – уже значит покинуть зону комфорта. Многолетнее же путешествие под парусами тогда считалось рискованным предприятием с романтическим флером – на смену парусникам пришли пароходы. Да, разбитые иллюзии – постоянный мотив книги (в отличие от восторженного Карамзина). 

Гончаров с удивлением отмечает, что на Мадейре спекулируют паршивым вином. Негодует на акклиматизацию от смены погоды по мере того, как «Паллада» подходит к экватору и уходит на юг. Его веселит, что его, человека не морского, так и не накрыла морская болезнь, хотя бывалые матросы – и те страдали после выхода из Кронштадта.

Впрочем, есть и страшные шторма, и гибель одного из огромных парусников, и таинственная, закрытая Япония. Наконец, ернические диалоги с матросом Фаддеевым складываются в отдельный фельетон о взаимной симпатии образованности и невежества. И автор, как и хотел, вернулся с левого берега Волги.

Фото: Instagram / @ts__books

Тур Хейердал, «Кон-Тики», «Ра»

Безусловный гвоздь этой подборки. Хейердал написал много исследовательских книг, которые с завидной полнотой издавались в Советском Союзе. «Кон-Тики» - об экспедиции через половину Тихого океана, «Ра» - через Атлантику. После фильма 2012 года обе книги переиздали приличными тиражами.

Итак, в 1947 (!) году пятеро норвежцев и один швед вышли в огромный Тихий океан на плавсредстве, которое никто в документально подтвержденной истории не использовал. На плоту инков. Никаких страховок, гарантий или сопровождения в виде вереницы дронов, лишь прерывистая связь с радиолюбителями. Примитивный бревенчатый плот с минимальной возможностью рулить. Половина команды питается только сухпайком, другая – только тем, что дает океан. Супчик из планктонной жижи и все такое. В шторм плот заливает, а иногда вокруг нарезают круги акульи плавники. Это все – чтобы ответить на вопрос, кто же заселил Полинезию.

Современники долго говорили, что в Норвегии наука не любит людей вроде Хейердала – беспокойных, склонных к эмпирике, первооткрывателей. Даже после обезоруживающе удачного опыта, когда на команду исследователя обрушилось мировое признание и популярность, сами норвежцы долго не принимали Хейердала всерьез. Поэтому, наверное, в «Кон-Тики» преобладает интонация этакого Одиссея, покинувшего суровые родные края, чтобы бороздить чужие теплые воды. Это не просто приключенческий блокбастер с крутыми декорациями. Это про «бороться и искать, найти и не сдаваться». О силе духа и доверии к огромному жестокому океану. Ну и про бытовые прелести и неловкости жизни на плоту посреди океана, конечно.

Фото: Instagram / @ef_tanya

Жак-Ив Кусто, Фредерик Дюма, «В мире безмолвия» (Жак-Ив Кусто, Джеймс Даген, «Живое море»)

Все помнят остроносого человека в красной шапочке (или в капюшоне гидрокостюма) и его «Одиссею». Кто-то смотрел сюрреалистическую «Водную жизнь» Уэса Андерсона или более академичный фильм с Одри Тотту про жизнь и любовь Кусто – море. Как и Хейердал, Кусто оставил коллекцию научно-исследовательских трудов по освоению океана. Только его считают не юродивым энтузиастом, а циничным наемником, отмечая, что Жак-Ив якобы посвятил жизнь поискам нефтяных месторождений.

По счастью, у нас есть шанс составить свое мнение. Указанные два издания круче любого кино. Начиная с того, как в 1943 году на юге Франции Кусто ищет бухту для испытания первого акваланга собственного изобретения подальше от расположения оккупационных итальянских войск. Здесь ищут и находят сокровища затонувших кораблей (и, например, устраивают у берега штормящего моря пир на только что поднятой со дна античной посуде), живут в подводном доме, иронично отмечая, что охота на рыб требует больше энергии, чем дает съеденный улов. И идут, конечно, охотиться.

Весело, опасно, захватывающе. Есть какая-то очистительная сила в упорстве, с которым Кусто до конца оставался самим собой. Кусто первым всерьез занялся изучением подводного мира – до него мировой океан считался изученным лишь на 1%.

Фото: Instagram / @ts__books

Роберт Капа, «Скрытая перспектива»

Сразу оговоримся: здесь есть Америка, Европа и Африка, трансатлантическое путешествие и смертельные опасности, но это не авантюрная история. Капа (настоящее имя – Эндре Фридман) – фотограф, основатель агентства Magnum. Его считают лучшим военным фотокорреспондентом в истории. Тем не менее он, оказывается, всегда хотел быть скорее писателем, который умеет фотографировать, чем фотографом, пишущим аннотации. В общем, это книга-репортаж с Западного фронта Второй мировой.

Для российского читателя особо ценен авторский взгляд на происходящее: по сравнению с брутальной русской традицией «Скрытая перспектива» похожа на сценарий мелодрамы. Абсолютный ноль героико-патриотического пафоса. Да и какой мог быть «патриотизм» у венгерского еврея (Венгрия была союзником гитлеровской Германии) без внятных документов и с акцентом, который все считали немецким. Да, Капу чуть не подстрелили несколько раз «свои». Он работал в самых горячих точках, на памятной высадке в Нормандии отправился на передовую с бойцами, а вернулся с отснятой пленкой и трупами… Да, это все – ради сотни уникальных кадров. Правда, в редакции «LIFE» налажали с проявкой и из полутора десятков негативов кое-как проявили восемь…

Парадокс, но у автора остаются силы на самоиронию и личную драму, довольно витиеватую. Такой вот взгляд на нашу общую войну с «той» стороны. Несколько лет назад «Перспективу» впервые перевели на русский язык, и, наверное, переиздадут нескоро. Там есть момент, когда автор добирается на британском судне через Атлантику на «полевую» работу в Европу. Под 22 судами союзников - немецкие подлодки, вокруг - непроглядный туман. Коммадор - ирландец (это важно). И это все не шутка. «На горизонте появилась какая-то точка, которая вскоре начала подавать нам световые сигналы. Наш сигнальщик с невозмутимым лицом доложил: «Сэр, корабль военно-морских сил Великобритании "Harvester" спрашивает, не можем ли мы поделиться с ним пивом».
«Передай, чтобы подошли и получили свое пиво».

Эсминец, сделав пару причудливых кругов вокруг каравана, весело подплыл к нам. На мостике стоял британский капитан с громкоговорителем: «Не ожидал встретить вас, сэр! Удивлен, что ваши корабли все еще на плаву!» «Не ожидал встретить эсминец британского флота на плаву и без пива!» - парировал коммадор. «У нас закончились глубинные бомбы, так что добивать немца пришлось пивными бочками!»

Фото: Instagram / @ts__books

Вольфганг Бюшер, «Берлин – Москва»

Почти экзистенциальная вещь. Немецкий журналист в 2001 году прошел пешком от Берлина до Москвы. Другой цели у автора не было – он просто шел по картам сначала через Германию, потом (очень долго) – через несимпатичную ему Польшу, немного – через гостеприимную, чистую Белоруссию. Познакомился с фанатами чернобыльского реактора, увидел «плачущие» иконы в заброшенном селе, съел несколько килограмм российского шоколада и настоятельно отказался от услуг белорусских проституток.

Автор ищет некий мистический Восток, а Москву сравнивает с магнитом. Он идет той же дорогой, что пропавший без вести в войну дед, и обещает «пройти тихо по его костям», не потревожив. У Бюшера очень сильно «своя» атмосфера, вам может показаться, что он слишком наивен, слишком падок на «клюкву». Но, наверное, в начале нулевых в глубокой провинции все так и было – ночные ларьки, неработающие гостиницы с клопами, пустые бары, отделкой напоминающие бассейн, хамоватые продавщицы и официантки. А недалеко, в лесу – благостный отшельник в деревянном доме бережет старинную икону. Чего уж там, у нас и сейчас, пожалуй, так. Бюшер дошел благополучно – русский язык он более-менее знал (да и книжку, как видите, написал).

Фото: Instagram / @ef_tanya

Алексей Васильев, «Корни Тамариска», «Мост через Босфор»

Ближний Восток привлекал меня ровно до тех пор, пока конфликты региона не актуализировались и не заполонили голубые экраны и вкладки браузеров. Тем не менее, Алексей Васильев – яркий журналист-международник, корреспондент «Правды» – занимает почетное место на книжной полке. Тонкий репортажный талант, четкое ощущение «железного занавеса» («я зашел в кафе, человек, приставленный следить за мной, остался у входа») и масса бытовых наблюдений, не лишенных лирики и геополитики.

Люди, места, события, вкусы и краски, арабские кофейни и турецкие чайные, дамасские базары и прочий «дивный восток». Кое-где нужен, конечно, перевод политических реалий, но по большей части это фактурный ландшафт Ближнего Востока XX века – то, что нужно, если шоры ТВ-новостей мешают понять, что происходит в далекой беспокойной Сирии и что наконец творит Турция.

Василий Верещагин, воспоминания о русско-турецкой войне 1877/78

Продолжая актуальную тему, нельзя обойти вниманием воспоминания баталиста Верещагина. Не подойдет тем, кто не любит «тяжелые» темы. Опять тот случай, когда художник отлично пишет: литературные очерки, мемуары, но, главное – воспоминания о войне. Плевна, Шипка – Верещагин ведет ни к чему не обязывающий репортаж с фронта, и отечественная история с каждым абзацем сбрасывает героическую штукатурку, становясь рассказом о людях.

Читая, с удивлением открываешь в художнике редкий для России тип остроумного, ироничного таланта. Верещагин несколько раз чуть не погибает, но пишет об этом так, что читатель видит безоружного недотепу с кисточками в декорациях «Белого солнца пустыни». Впрочем, горы, даже «массы» трупов, сваленных по 300-400 штук вдоль дороги, Верещагин описывает с чеканной честностью.

Фото: Instagram / @anikorros, @ts__books

Эпсли Черри-Гаррард, «Самое ужасное путешествие» / Виктор Боярский, «Гренландский меридиан»

Хотелось завершить подборку историей полярника. Черри-Гаррард – участник провальной с научной точки зрения и трагической - с человеческой антарктической экспедиции Роберта Скотта «Терра Нова» 1910/13 годов. Уже по названию заметно, что романтики льдов, снегов и звезд в книге нет – это 500 страниц о том, как жить в самых некомфортных условиях на планете. И не только жить – например, достать яйца императорского пингвина «на ранних стадиях насиживания, с живым эмбрионом» и доставить исследователям. Когда твой товарищ нарастил, провалившись в воду, ледяной сапог, и вы гоните, что есть мочи, подальше от пингвинов, а их яйца лопаются и растекаются у вас в рукавицах.

Ну и нельзя обойти наших полярников, к тому же Виктор Боярский – легенда Музея Арктики и Антарктики, бывший директор, некрасиво уволенный в январе. В 1987 году Боярского выбрали единственным представителем СССР в экспедиции «Трансантарктика» - масштабном международном проекте пересечения Антарктиды по самому протяженному маршруту (6,5 тыс. км).

«Гренландский меридиан» - о предварительном этапе «Трансантарктики», переходе Гренландии по меридиану с юга на север на лыжах и собачьих упряжках. Книга получилась бодрая, залихватская – про то, как ночевать на леднике в спальном мешке, пить «арктический гляссе» - утренний кофе с сосульками, нападавшими в него с усов, и, в конце концов, «обнять свою Наталью», которая спросит: «Может быть, хватит?» Мы у вас ничего такого не спросим.