Журналист Александр Невзоров назвал «Лахта-Центр» фаллическим символом, который разрушил девственное небо над Петербургом. Интересный образ. Мне сразу вспомнился случай, который произошел в эпоху моей жизни в Нью-Йорке. В Квинсе я был свидетелем того, как одна команда решила застеклить каскад фабричных зданий, которые долгое время стояли с разбитыми окнами.
Через несколько месяцев произошел сдвиг – преступность в этом районе поутихла. А потом разбилось первое окно, за ним второе, третье – в скором времени эта фабрика вновь стала стоять без окон. И сразу же в этом районе преступность увеличилась. Я долго думал о том, что произошло, об этой взаимосвязи.
Несколько недель назад в Москве поставили памятник Калашникову. Теперь в центре города у нас стоит мужчина с огромным автоматом. Когда меня о нем спрашивали журналисты, я отвечал, что через несколько месяцев в Москве может увеличиться количество преступлений с использованием огнестрельного оружия.
Такие образы, как фалообразный «Лахта Центр» или автомат Калашникова на центральной улице города, влияют на подсознание человека. Если «Лахта Центр» в Петербурге в лучшем случае увеличит рождаемость, то в Москве может произойти совершенно другое: если человек со слабой психикой увидит, что в центре города стоит мужчина с обнаженным автоматом Калашникова – символом смерти, то его эмоционально-моральный барьер будет нарушен. И когда произойдет экстремальная ситуация, то он легко возьмется за оружие и убьет кого надо и не надо.
Если мы так своевольно и необдуманно обращаемся с городским ландшафтом, то можем прийти как к очень печальному, так и к очень радостному результату. Я надеюсь, что с «Лахта Центром» у нас действительно увеличится население Петербурга, и очень надеюсь, что в Москве не произойдет того, о чем я говорил.
Мои друзья в США все время задавали мне вопрос, про нью-йоркские улицы – они видели во мне такой источник оптимизма: «Что бы ты изменил в Нью-Йорке?» Я сразу же вспоминал тот день в середине недели, когда все горожане выкидывают мусор – весь Нью-Йорк завален страшными черными пакетами. И всё, люди уже меньше улыбаются, не бросаются радостно друг другу на шеи. Я сказал своим друзьям, что готов сделать дизайн для новых мусорных пакетов. Потому что когда вижу горы черных пакетов, то мое настроение сразу же меняется, мне становится неуютно. Я готов придумать пакеты с лицами клоунов, желтые, зеленые и красные пакеты.
Всем моим друзьям эта идея понравилась. Конечно, это не имело никакой реализации, но с моей стороны это было не нужно – я просто сказал, что можно было бы поменять. Поменять всего лишь один простой элемент – мусорный пакет. И сразу же настроение целого города изменится, ведь в один день недели на улицы города выкидываются миллионы этих пакетов.
Приведу еще один пример: недавно я летел в самолете и мне в руки попал журнал «Аэрофлота». Я пересчитал количество иллюстраций в нем – их оказалось 739. Решил провести исследование: сколько из этих иллюстраций воспроизводят городскую среду. Их оказалось одна треть. Я пошел дальше: а сколько из этих картинок посвящены искусству городской среды? Оказалось, что каждая пятая или шестая картинка журнала посвящена именно этому. О чем это говорит? Искусство городской среды в нашей жизни имеет огромное значение. Люди, которые выпускают журнал, понимают это.
Возникает вопрос к тем людям, которые занимаются планировкой городской среды: вы понимаете, о каком оружии мы с вами рассуждаем? Искусство в городской среде – это невероятно мощное оружие. И даже такие тривиальные проявления, как символ в архитектуре, меняют наше сознание. Я вас уверяю, что автомат Калашникова также изменит у определенного контингента москвичей их сознание. Поэтому надо быть очень осторожными.
Когда я наблюдаю ту скульптурную практику, которая сейчас есть в Москве, то создается ощущение, что все люди, которые отвечают за эту стратегию, детство и отрочество провели в агентстве по продаже надгробий. Ты смотришь на очередное сооружение в Москве и видишь: все дорожки правильно сделаны, можно подойти и возложить цветы, аллеи деревьев стоят. Это имеет место быть, но должно существовать не только такое. Если все городское пространство украсить только памятниками и не внести других визуальных смыслов в городское пространство, то возникнет новое поколение, которое не будет это принимать.
Вы строите памятники в честь кого-то, ставите мемориальные доски – переносите ту среду, которая на кладбище, в город. Появляется поколение тех, кто этого совершенно не понимает. Они выросли в другом мире. В итоге дети говорят: «Боже мой, это не тот город, в котором мы должны жить, нам это все не нравится! Не понимаем, почему вы все это называете культурным городом Петербургом – это кладбище!» Есть формы современного искусства, которыми тоже можно умно и правильно пользоваться. Тогда от этого не будет конфликта и не будет такой пропасти. Может, мы все вместе найдем то, как сочетать культуру и будущее.