В 1964 году 40 западных немцев на глубине 12 метров прорыли под Стеной тоннель в Восточный Берлин длиной 145 метров, чтобы вытащить из «оккупации» своих родственников. Каждую ночь непрерывным потоком на свободу выбирались люди. "Тоннель 57-ми" назывался он в документах. 57 человек пролезли через тоннель, пока предатель не привел сотрудников Штази. Одним из ускользнувших был Райнхард Фуррер, который в 1985 году полетел в космос, а в 1995 разбился на самолете. Тоннель должны были закопать, но вот он, длинный и незакопанный. Я все еще бегу вниз. Компьютер на руке потерял связь с реальностью и превратился в дешевую пластмассовую бижютерию.

Белый мерседес включил аварийку, замигал фарами. Водитель настойчиво машет руками.

— Вы не отсюда?
— Я из России
— В этом тоннеле нельзя перемещаться пешком
— Я приехал на Берлинский марафон

Парень одет в штатскую одежду, хорошо говорит на английском и работает сотрудником службы эксплуатации тоннеля. Тротуар предназначен только для аварийных ситуаций. Ходить нельзя. Везти меня на своей машине он не имеет права, транспортировать нарушителей могут как минимум два официальных лица. В тоннеле сработала сигнализация, полиция уже едет, ждем.

В тоннеле холодно, большие вентиляторы продувают через внутренности этой огромной змеи пропитанный выхлопными газами воздух. Я устал и замерз. А на заднем сиденье полицейской машины тепло и не так сильно пахнет вонючим воздухом тоннеля.
— Аусвайс!
Я с трудом ловлю падающую планку.
— Карточка от номера гостиницы подойдет?
Нормальные ребята, даже приветливые, просто в детстве мы смотрели разные фильмы. Через минуту мне пожелали удачи на Берлинском марафоне.
— I'll do my best. Ауф видер зээн.

Эта неделя в Берлине была нужна для того, чтобы после командировок, работы, домашних дел привести нервную систему в порядок. Музей Боде с Роденом, алебастровая голова Нефертити с металлической копией для слепых, Лютеранский храм, построенный католиком, длинные прогулки по городу и бег километров по пять-шесть в день.

Успокоиться не получается. Как-то неожиданно вся эта история с бегом перестала быть Just for fun. Я потратил на подготовку к Берлину 218 часов. Между Токио и Берлином я пробежал 2748 километров. Семья спрашивает: «Зачем мы должны терпеть эти закидоны с тренировками?». На работе спрашивают: «Какого хрена, а кто будет зарабатывать?». Друзья спрашивают: «А ты уверен, что такие объемы бегать правильно». Я знаю ответ на эти вопросы только в том случае, если я бегу все быстрее и быстрее. А разница между быстро и не очень всего в одну секунду: 4 минуты на километр - хорошо, 4:01 - плохо.

После Токио я пробежал полумарафон в Утрехте. Хотел поймать суперкомпенсацию. Не поймал. До Берлина не участвовал ни в одном старте. Мне не хотелось отвлекаться от подготовки. Мы с Мишей Питерцевым разработали план и аккуратно неделю за неделей выполняли его. Соревновательный опыт - важная штука, но мне не хватало выносливости, а не опыта. И я сложил все яйца в одну корзину. Риск я осознавал. Травма, болезнь, нервотрепка на работе, плохая погода и прочий shit happens запускали под откос полгода работы. Ну, а с другой стороны, это, надеюсь, не последние полгода. Редкие, но важные старты - это эмоции, которые не получишь в повседневной жизни, как ожидание полета в космос.

Успокоился я километре на десятом. Раздышался, пульс 156, сверху дождь, не жарко, ноги включились. На 14-ом километре shit happens. Съедаю гель. Я уже пристрелялся к гелям, ем Squeezy c томатным вкусом, он очень густой, соленый и после него не першит в горле. В томатном Squeezy нет ни кофеина, ни гуараны, только правильные углеводы. 18 грамм углеводов в пакетике или 74 ккал. А я трачу 850 ккал в час. Можно обожраться гелями, а топлива в бензобаке будет все меньше и меньше. Организм в идеальных условиях может прокачать через разные стенки и мембраны только 60г глюкозы в час и еще немного фруктозы, а под нагрузкой питания всасывается еще меньше. Каждый прием геля - это сбитое дыхание и суета с выковыриванием большого пакетика из маленького кармана. Решил есть три раза: на 15-м, 25-м, и 35-м километрах, 222 ккал на дороге не валяются.

Гель медленно ползет по горлу в желудок, подбегаю к пункту питания. Стол с водой очень короткий, бегунов много, толкотня, кто-то останавливается у стола прямо передо мной, хватаю стакан, с кем-то сталкиваюсь, и стакан остается пустой. А гель все еще медленно ползет по горлу.

Километре на седьмом я заметил парня в зеленой майке с итальянской надписью. Бежал он очень ровно, со знанием дела. Я иногда отвлекался от контроля темпа, прицеплялся взглядом к его майке и отключал голову. Пустой стакан медленно падает из моей руки, гель медленно ползет по горлу, пульс быстро взлетает. Вижу недопитый стакан в руке итальянца, он в трех шагах впереди и уже почти разжал руку. Я успел, он быстро среагировал, гель улетает в желудок вместе с двумя глотками воды из стакана итальянца.
— Спасибо
— Пожалуйста
— 2:48?
— Да.
— Italian?
— Да.
Я видел спину Fabio до 30-го километра, потом он видел мою.

В этот цикл подготовки мы бегали много длинных интервалов с целевой скоростью. Я не чувствую темпа. То 3:50 воспринимается как 4:30, то 4 минуты - как 3:20. У Миши есть такое упражнение: километр по 3:50, километр по 4:10 и так много раз. Задача - поймать темп.

Поворот, еще поворот. Чуть-чуть растянулись. Компьютер показывает 3:56, но пикает метров за 50 до километровой отметки. Переключаю часы в режим секундомера, экран темпа стал бесполезным. Точность плюс-минус четыре секунды на километр явно недостаточна. Это почти 3 минуты на дистанции. Хорошо, что целевой темп круглый - четыре ноль ноль.

6-й километр. Слева тюрьма Моабит. Аккуратная высокая стена, колючая проволока сверху, за стеной идеально чистые и гладкие кирпичные корпуса. «Если мы необходимы Нашей родине любимой, Мы становимся сильней».

7-й километр. Справа в тумане появился прозрачный купол Рейхстага. Отец в Блокаду тушил зажигалки на крышах Ленинграда, а в 42-м мальчишкой ушел на фронт. Войну он закончил 13-го мая в Праге. Немцы уже сдались, а власовцы сопротивлялись, пока их не перебили всех до последнего. Им что в бою погибнуть, что наши расстреляют за предательство. В Чехословакию армия повернула почти у Берлина.

Дождь стал сильнее. Асфальт в лужах, приходится прыгать, чтобы не таскать с собой лишнюю воду. Я давно уже бегаю в Saucony. Лучшая модель была Type A6 - мягкая, как носок, и легкая. Следующая модель Type A приобрела экзоскелет, дань моде в конструировании кроссовок. Это приблизило тайпы к остальной беговой обуви и испортило тапок. Но все равно пока ничего лучше мне не попадалось. Снизу в подошве сквозная дырка. Если наступить в лужу, холодная вода смешно щекочет ступню, и тут же выливается. Нога всегда влажная, но не мокрая. В Берлине разный асфальт на дорогах, некоторые улицы под дождем стали скользкими. У меня не силовая техника бега, я скорее стремлюсь к высокому кпд и экономии энергии, но даже у меня на этом асфальте кроссовки отстреливали назад, как неудачно смазанные лыжи.

Упираемся в Фридрихштадтпаласт. У нас тоже кордебалет. Нужно перепрыгивать через трамвайные рельсы, лужи, уворачиваться от паребриков и бордюров островков безопасности, следить, чтобы никто не содрал с ноги кроссовок. В Токио километру к десятому я уже проваливался в анизотропный режим, ноги переходят в режим дистанционного управления и начинают жить своей жизнью, а голова слегка засыпает. В Берлине нет ничего подобного. Я в полном сознании. Но бежится хорошо, внимательно контролирую темп по секундомеру и по нескольким адекватным ребятам чуть впереди меня.

Километре на десятом, громко шлепая по лужам и брызгаясь, меня обгоняет крепкий парень в элегантной черной майке с короткими рукавами, в идеальных найках sub2 c пяткой, похожей на корабль, плывущий задом наперед, в черных трусах и с патронташем гелей на модном поясе. Я больше его никогда не видел, но в тот момент был уверен, что километра с тридцатого он пойдет в сторону метро пешком, досасывая по дороге содержимое потронташа. Когда я не спеша еду на своей ауди, мимо меня иногда проносятся по встречке навороченные машины. Как же надо изуродовать свою жизнь, чтобы так спешить в преклонном возрасте. Задача тайм-менеджмента состоит не в том, чтобы напихать в 24 часа как можно больше дел, а в том, чтобы не заниматься ерундой. «Берем кусок мрамора и отсекаем все лишнее».

16-й километр. Бежится настолько хорошо, что становится страшно. Смотрю на часы. Fuck. 1:03:с мелкими секундами. Пока время на экране измерялось минутами, Polar крупно показывал все цифры, а теперь он крупно показывает сколько часов я пробежал. Я точно знаю без Polar, сколько часов я пробежал. Мне важны секунды, я даже минуты знаю наизусть. У этого компьютера большой очень контрастный экран из минерального стекла. Они отлично сидят на руке своим изогнутым корпусом. Но мне нужны секунды, которые показываются настолько мелко, что увидеть их у меня меньше шансов, чем догнать Беккеле и Кипсанга, которые к этому времени сошли и уже ехали к своей гостинице на автобусе.

Я только теперь начал понимать парней, которые сходят с дистанции. Бег либо есть, либо нет. А если его нет, то какая разница переместился ты за финишную линию или остался по эту сторону. В обоих случаях ты не победил, надо смело взглянуть в лицо жизни.

Половинка. 1:24 с неизвестными секундами. В Токио к этому времени уже приходилось напрягаться, а в Берлине бежится отлично. Где-то здесь меня ждет семья. Я тоже ее жду. В этом каменном лабиринте очень скучно одному, крик «Юра, давай!» вбрызгивает адреналин. Я машу руками и корчу гримасу, которая должна обозначать улыбку.

В самолете по дороге в Берлин я думал, что делает этот марафон самым быстрым марафоном мира? Узкие улицы, много поворотов, скользкий асфальт, всегда дождь, теплая погода. Что здесь такого? А тут в районе 21-го километра я все понял.

Из этого города хочется поскорее сбежать. Германия застряла в эпохе индустриализации. Функциональность вперед эстетики. В архитектуре изящества не больше, чем в немецких военных маршах времен третьего рейха. Платформы наземного метро на курьих чугунных ножках, пакгаузы из стекла и ржавого железа, гладкие бетонные поверхности без окон и дверей. На эти поверхности так и просятся граффити, и они там есть. Весь Берлин покрыт потрясающими по исполнению картинами с жутковатыми сюжетами. Бездушная механистическая эстетика, жесткая, как перекаченный футбольный мяч.

23-й километр. Если не считать секунд, о которых я не имею ни малейшего представления, то бегу точно в графике. Все еще страшно, даже страшнее, чем на старте. Я прислушиваюсь к организму, никаких признаков стены нет. Миша рассчитывает, что я добавлю на второй половине. Математика простая: если я пробегу ровно по 4 минуты километр, то у меня будет личный рекорд со временем 2:48:47. Это задача минимум. Если добавлю, можно попытаться выбежать из 2:48. А добавлять страшно. Я не знаю, есть ли жизнь после 35-го километра, я никогда не был там в сознательном состоянии.

Мимо меня медленно просачивается мужчина. Полненький, короткие ножки, бежит, слегка раскачиваясь. Никаких данных к марафонскому бегу. Но он бежит быстрее меня, его спина в синей, насквозь промокшей футболке с нелепыми короткими рукавами медленно удаляется.

Я знал, что марафон делается именно здесь, между 22-м и 30-м километрами.

Конец силам еще не наступил, но уже виден, а конец марафона еще даже не виден. Здесь год назад я сдал Москву. Легко добавить на первых километрах, несложно потерпеть на последних, но середина требует дисциплины, концентрации и смелости. Достаточно отвлечься на пару километров, выпасть из графика бега, потерять надежду на личник, лишиться мотивации и все….. экскурсия по Берлину.

Цепляюсь за парня в синей майке. Он бежит уже метрах в двадцати. Я не пытаюсь приблизиться, меня устраивает место последнего вагона в этом поезде. Можно выключить голову. Мир сузился до нескольких квадратных сантиметров чужой спины синего цвета. Мысли, как большие капли осеннего дождя падают на темечко и разлетаются в пыль, не оставляя следа.

Этим летом я тренировался в маленьком латвийском городке Лиепае. Он очень похож на мой Сестрорецк - бесконечно длинный пляж, ровное плотное покрытие. Я закрывал на бегу глаза и концентрировался на дыхании. Нужно перестать разговаривать с собой. Выкинуть из головы все мысли и не пускать их туда хотя бы несколько минут. На второй половине марафона ничего хорошего себе вы не скажете, остановите говорилку в голове, прекратите внутренний диалог. Это очень не просто, но очень эффективно.

25-й километр. Парень в синей футболке впереди. Он бежит капельку быстрее 4 минут. Я не вижу на часах точного времени, но заметил, что 1:39 перевратились в 1:40 метрах в двадцати за километровой отметкой. Чуть-чуть добавляю.

Две недели с объемами по 160 и по 170 километров пришлись на командировку в Чечню. Много работы, встречи, новые люди, в Грозном жара 36 градусов, нельзя бегать в майке с коротким рукавом, нужно надевать длинные тяжелые шорты. В первый день командировки Миша написал длительную в 34 километра. В расписании есть одно окно в середине дня, в самую жару. Я сам просил побольше объемов.

Тренируемся мы дистанционно. Миша пишет тренировочный план в s10.run, я вижу его и пишу отчет, телеметрия подгружается из часов автоматически, статистика тоже считается сама.

33-й километр. Я все жду, будет ли стена? В Берлине стена везде - в памятниках, в людях, в архитектуре, в головах. Они разрушили свою стену в 1989 году в результате недоразумения. В пресс-релизе политбюро не были указаны ни сроки открытия границ, ни процедуры пересечения пунктов пропуска для людей, собирающихся эмигрировать в Западную Германию, но было заявлено решение открыть свободный переход границы. На официального представителя политбюро компартии ГДР на пресс-конференции давили журналисты, требуя ответа на вопрос: «Когда документ вступает в действие?». После того, как вопрос был повторен в четвертый раз, Гюнтер Шабовски ответил: «Немедленно, безо всякой задержки». После этих слов стена стала не нужна.

38-й километр. У меня есть силы. Бегу чуть-чуть быстрее графика. Волшебство марафона состоит в поиске тонюсенькой грани между скоростью и выносливостью. Если увлечься скоростными тренировками, не хватит топлива на всю дистанцию. Если бегать много длительных, набирая объемы, не получится бежать быстро. Миша филигранно ловит баланс. Излишне быстрая тренировка после длительной - это гарантированная травма. После слишком интенсивного развивающего бега наступает депрессия. Я увернулся и от того, и от другого. За три недели до Берлина дома заболели все: у сыновей температура, у жены кашель и сопли. Все мои яйца в одной корзине задрожали, как губернаторы перед выборами. Я питался одними фруктами, перестал разговаривать с людьми и дома ходил в маске. Хорошо, что пик объемов был сделан не за месяц до гонки. Объемы сильно подсаживают иммунитет. Я слегка покашлял, но не заболел.

39-й километр. На часах я уже перестал видеть минуты. Набегаю на финиш. Функционально это совсем другой бег. Лимитирует не энергия, а сила. Углеводы сгорают с гудением в топке, как уголь в паровозе Черепанова. Я уже не качу, стараясь поддерживать высокий кпд, а толкаюсь двумя ногами, проворачиваю землю под собой. Рано или поздно финиш наступит. Он где-то рядом, но, как в жизни, лучше бы попозже.

В Чечне есть горное озеро Казеной-Ам. Это почти две тысяч метров над уровнем моря. Там есть очень хорошая гостиница и почти нет людей, идеальное место для тренировок. До перевала от гостиницы 9 км в гору с перепадом в 400 метров. Бег в гору дает силу. Во всех смыслах этого слова. За это лето была гора Ахун с перепадом под километр и несколько тренировок на роллерной трассе института им.Лесгафта с очень правильным рельефом. Сейчас ноги вспомнили эту работу.

40-й километр. Бегуны не спеша, но неотвратимо, как ладожский лед весной, двигались к Бранденбургским воротам. Я, перепрыгивая со льдины на льдину, от одной группы людей к другой, пересекаю Фридрихштрассе. Знать бы еще, сколько времени у меня осталось. На часах 2:39 c секундами, которые я не вижу. Либо 2:39:01, либо 2:39:59. Передаю привет разработчикам Polar. Уверен, что у них хорошее зрение. А меня в глазах чертики, «blood, toil, tears and sweat». Люди, разметка на асфальте, лучи туманного солнца в окнах, лужи на асфальте превратились в сложную мандалу.

41-й километр. Бежится, как на интервальной тренировке. Осталось два отрезка. Последняя часть охоты за собой. На марафоне у тебя нет соперников. 39 тысяч 142 участника финишируют вместе со мной, и ни с одним из них мне нечего делить, кроме эмоций.

Бранденбургские ворота. Последние 195 метров. Ярко синяя дорожка, тысячи зрителей, невероятный шум, экраны трансляции, финиш. 2:47:48.

Медаль, удивительно вкусное яблоко. И душ. Теплая вода. Встреча с семьей. Пиво. Сообщение тренеру. И в музей. В Берлине огромный технический музей, я сыну обещал рассказать про самолеты.