ПЛ: Крупные компании обычно заявляют, что они вне политики. На это есть объективные причины: например, наличие акционеров. Их много, они разные, поэтому, занимать какие-то ярко выраженные политические или религиозные позиции компания, как правило, не может, и всегда старательно подчёркивает: «мы не про политику, мы про бизнес».

ЮС: И тут приходит Лидов с #покавыспали. Этот проект – квазиСМИ, а то и СМИ, он не может быть аполитичным. На каком уровне он позиционирован в компании?

ПЛ: Я по большей части высказываюсь на темы, с «МегаФоном» не связанные. Грань очень тонкая, и не только для меня - каждый сотрудник нашей компании, а их тридцать тысяч человек, где-то и как-то высказывается. Некоторые делают это в соцсетях. У одного аудитория тысяча, у другого десять тысяч, у третьего - пятнадцать. Кто из них СМИ, а кто не СМИ? Что они там пишут? Что наносит больший ущерб: фотографии с пьяной вечеринки условного инженера по обслуживанию антенно-мачтовых сооружений, или комментарий Петра Лидова про байкера Хирурга. И наносит ли вообще?

Сегодняшний мир другой. Десять лет назад то, что я делаю сейчас, даже представить себе было сложно. Хотя многие вещи остаются неизменными: например, мой начальник, Сергей Солдатенков, считает, что «МегаФон» – уникальная компания, в ней работают яркие люди, и если у нас что-то где-то не так, как у других, то это только хорошо, в том числе и моя «публицистика». Об этом я, конечно, поговорил с руководством, мы обсудили тему в общих чертах.

ЮС: Существуют ли риски, с твоей точки зрения? Ты наступишь кому-то на хвост, все скажут, что это позиция компании, а не твоя.

ПЛ: Такое бывало поначалу, но в целом отношение к социальным сетям поменялось, люди не считают применение такого аргумента «спортивным», что ли. Однажды написал что-то по поводу Украины, и кто-то «умный» меня спросил, мол, это позиция «МегаФона» или ваша личная, и как я должен ситуацию как абонент рассматривать? Я ему ответил, что у «МегаФона» на этот счёт позиции нет, а потом добавил ещё кое-что лично от себя и заблокировал. Никакого общественного резонанса не возникло.

В целом, стараюсь занимать здравую позицию, представляя даже в своём монологе разные точки зрения. Например, когда хотел высказаться по теме выступления Константина Райкина о «притеснениях» артистов, придумал такой формат: поговорил сам с собой как чиновник с художником, сбалансированно.

ЮС: А часто ли приходилось информировать руководство о своей позиции? Что, например, по поводу церкви я думаю то-то, по поводу Райкина я думаю то-то?

ПЛ: Нет, вообще ни разу. Они знают, что я человек нормальный.

Популярность может быть полезна и для компании - если я захочу высказаться по какой-то тематике, близкой «МегаФону», то многие люди это прочитают. К тому же такая дополнительная работа для пиарщика – хороший опыт. Когда ты регулярно находишься по ту сторону камеры - это тренинг, хорошая практика.

Самое сложное – раз в неделю выдавать некую мысль, по графику. Мы в жизни все очень спонтанно умные, а когда «к четырём часам приходи с текстом, и чтобы всё было красиво» – это реально сложно, и очень добавляет уважения к труду журналистов. Им это надо делать по три раза в день, а это вообще ад, по-моему.

ЮС: А с #покавыспали тебе никто не помогает? Можно было бы сделать из этого полноценное СМИ с редакцией?

ПЛ: В принципе можно, пока у меня нет такого желания, я это делаю в свободное время, с шести до восьми утра каждый день. Для того, чтобы делать что-то хорошо, нужно этим просто жить, а я этого пока не очень хочу. Но сказать, что я один, нельзя, у меня периодически появляются добровольцы. Они ведут всякие рубрики, правда, большинство из них исчезает через пару месяцев, не выдерживают, видимо, ритма. Например, одна девушка, Маша, присылает раз в неделю обзор событий в мире классической музыки, другая, Лиза, присылает обзор событий по театральным премьерам Москвы. Они молодцы, спасибо им за это.

Иногда ко мне обращаются граждане с предложениями что-то разместить. Однажды нужно было написать что-то про торговлю на Форексе за пять тысяч рублей, но я к такой торговле отношусь примерно так же, как к гороскопам и парапсихологам, поэтому за пятьдесят тысяч я может и подумал бы, но за пять? Я такой микроцукерберг, который делает это всё от души, и люди это, кажется, ценят. Я, конечно, получаю удовольствие, когда люди благодарят, ставят лайки, комментируют, это не перестаёт быть приятно. Люди пишут «спасибо», и это важнее, чем предложения разместить рекламу. Награду вот вручили, даже две, на разных фестивалях. Приятно, очень признателен.

ЮС: Ты работал в компании, которая занималась «абсолютным злом» – курением. А теперь перешёл в connecting people - связь людей между собой, «абсолютное добро».

ПЛ: Connecting people, в отличие от «абсолютного зла», плохо кончило.

ЮС: Да, это особенности добра и зла: добро не всегда побеждает. Есть ли какие-то лайфхаки внутри, как, рекламируя «абсолютное зло», оставаться человеком?

ПЛ: В «Филип Моррис» эта тема очень важна и актуальна, над ней постоянно работают в компании, это, наверное, главная тема для обсуждения с новыми сотрудниками. Основной подход такой. «Да, люди курят, им это нравится, но эта привычка может привести к заболеваниям, от которых можно и умереть. Мы считаем, что если вы хотите обезопасить себя, то лучший способ – бросить курить. Но если вы, взрослый человек, решили, что удовольствие от курения сильнее, чем риски, связанные со здоровьем, то мы нацелены на то, чтобы вы потребляли нашу продукцию». Кроме того, «Филип Моррис» сделал абсолютно правильный ход ход: совместил маркетинг и идеологию – компания вложила миллиарды долларов в разработку продукта, который не будет нести в себе столько рисков здоровью.

ЮС: Полезные сигареты?

ПЛ: Ну, наверное нельзя сказать, что полезные. Но производитель пытается убрать из дыма вещества, вызывающие рак, которые появляются при температуре горения, если не ошибаюсь, 800 градусов. Если сигарета горит при температуре 300 градусов, канцерогенные вещества не выделяются, и риск заболевания раком снижается. Такие сигареты уже есть сейчас, их постепенно продвигают. Понятно, что это проект на годы, и сейчас он прибыли не приносит. Но компания инвестирует в это, построен огромный научный центр. Они наняли лучших учёных из фармацевтики, это целая научная история. Так что тема курения и вреда здоровью - самая проработанная и с точки зрения внутренних коммуникаций, и с точки зрения внешних, и с точки зрения подхода к бизнесу.

ЮС: Ну хорошо, внутри компании понятно. А внутри самого себя? Есть разница, где работать: на сигаретную компанию или на телекоммуникационную?

ПЛ: Я знаком и с тем, и с другим миром, для меня разницы нет. Допустим, руководство и акционеры «Филип Моррис» решат сделать мир лучше, и завтра перестанут производить сигареты. Станет ли мир более здоровым? На их место встанет кто-то другой – спрос рождает предложение.

ЮС: А в чём отличие сигарет от наркотиков? Взрослый человек сам решает, что ему нужно сейчас принять дозу LSD, он готов поменять десять лет жизни на то, что останется после него: классную музыку, классные картины, классные стихи.

ПЛ: Отличие в том, что в обществе эти вопросы решает государство. Оно решило, что сигареты законны, и оно установило нормы, рамки и налоги.

ЮС: Но пиарщик же не может себе в голове поставить такой забор: тут едем, тут не едем. Он должен для себя подумать: почему забор именно здесь? Нет ли калиток?

ПЛ: Ну про наркотики не обязан каждый пиарщик думать, они, очевидно, приводят к зависимости, которая провоцирует разрушение личности.

ЮС: А когда человек начинает в два часа ночи метаться в поисках сигареты «у кого бы стрельнуть»?

ПЛ: Но из окна не «летят» за пачкой. Я, например, бросил курить именно по этой причине: мне надоело проверять, есть ли у меня сигареты. Кстати, в «Филип Моррис» я некоторое время занимался борьбой с детским курением и работал по всему миру. Могу сказать, что табачные компании тогда вкладывали в это гораздо больше сил и средств, чем некоторые профильные министерства. Редкие страны делали это так активно, как табачные компании в девяностые и двухтысячные годы. Компаниям не нужно, чтобы их обвиняли в детском курении. Им хватает взрослых, у них нет цели подсаживать людей моложе 18 лет. Обвинения в том, что дети курят, приносят больше вреда, чем потенциальной прибыли от этого сегмента. Может быть, табачные компании опоздали с этим подходом, но не так сильно, как, например, российские пивные компании. Если бы пивоваренные гиганты хоть чуть-чуть бежали впереди паровоза и не устраивали фестивали с шестнадцатилетними подростками, штабелями лежащими на траве на радость всем журналистам, и рекламой пива «Клинское», где дети идут потусить, то им бы не прикрыли продажу пива в ларьках. «Бег впереди паровоза» позволяет избежать законодательных ограничений. Я работал в Индонезии, где огромная табачная промышленность, и там была разрешена реклама на телевидении. В «Филип Моррис» решили, что по телевизору мы не рекламируемся из-за негативного отношения общества к такой рекламе, и компания ушла с телевидения даже в ущерб конкурентной ситуации.

Тут с табачных компаний надо брать пример, хотя я не могу сказать, что они везде успели стать ответственными - в США, пожалуй, не успели, но тем не менее договорились с государством, выплатили большие деньги и теперь спокойно работают.

ЮС: Во многих компаниях функции PR и маркетинга сливаются. Как у вас складываются взаимоотношения?

ПЛ: Такая тенденция, безусловно, есть. Здесь существует два возможных сценария. Первый – это когда люди конфликтуют. Это внутренняя борьба, она, как правило, не очень продуктивна. Второй вариант, и он ничем не лучше – когда единожды столкнувшись, стороны отползают на оборонительные позиции, и значительная часть работы просто не делается. Это вопрос не столько системы, сколько взаимоотношений внутри коллектива. К сожалению, это свойственно любым компаниям, и «МегаФону» в том числе. Внутри компании всё зависит от того, что за люди этим занимаются. Коллектив - это всё-таки не машина с железными винтами, особенно в России. Но объективных оснований для таких проблем нет - бонусы все получат вместе, потому что KPI один у всех общий, поэтому функционирует обычно система рабочих групп. Предположим, выводится новый продукт на рынок, та же банковская карта МегаФон. Понятно, что там есть часть прямой рекламы, понятно, что надо сделать запуск, понятно, что надо рассказать журналистам, пригласить звёзд каких-то. Создаётся рабочая группа и дальше начинают креативить. Проблемы «это наше, а это не наше» у нас в острой форме не существует.

ЮС: Многие медийные проекты перестали быть СМИ, и мы, кстати, тоже так работаем – мы стали пиар-агентством. Как ты видишь, что дальше будет с медиа?

ПЛ: Не только СМИ становятся пиарщиками, но и многие источники информации по сути становятся сами средствами массовой информации. Любимый мой пример – Министерство иностранных дел и Мария Захарова. Она сейчас в фэйсбуке мощнее большинства СМИ. Захарова совершенно гениально превратила в источники информации твиттер и фэйсбук Министерства иностранных дел. Причём источники актуальные и обращаются, минуя любых посредников, напрямую к аудитории. А помимо того, что она сама общается, она научила дипломатов разговаривать на языке, понятном людям. Как работала раньше и сейчас отчасти до сих пор иногда работает пиар у нас: мы пишем некий релиз: «мы сделали, мы построили». Написано это, как правило, на казённом языке, который понятен в основном нам самим. СМИ это берёт, переводит на человеческий язык и добавляет своё мнение. Но при наличии социальных сетей мы сами можем изложить свою позицию человеческим языком, и мы уже учимся постепенно это делать. И там же в комментарии придут и расскажут те, кто против, возникнет дискуссия, которая заменит собой любое СМИ. У нас такое бывает, может, тематика не настолько актуальна, как у МИДа, но бывают и примеры, которые всех волнуют. Например, закон Яровой. Мы довольно осторожно высказываемся в СМИ, но тем не менее чётко обозначили свою позицию. Я со своей стороны, как человек довольно неравнодушный, разволновался и написал пост, который шёл немного вразрез с позицией компании. Чем не инструмент? Мне уже не нужно идти ни в какой «Коммерсант» или «Ведомости», чтобы донести до населения свою точку зрения. Это реальная угроза для многих СМИ. Скоро нам СМИ будут не сильно нужны, хотя может быть не в случае крупного бизнеса – он довольно консервативен по объективным причинам.

ЮС: Как ты относишься к проекту MTC/Медиа? Они же ведь не про МТС говорят, а просто про жизнь. То есть начинают строить своё СМИ, которое освещает технологические вопросы. Есть ли у вас планы такие?

ПЛ: Я хорошо отношусь к подобным планам, и лично готов был бы этим заняться внутри «МегаФона», но есть очень серьёзные сомнения в том, что мы сейчас сможем сделать это на конкурентоспособном по содержанию уровне. И это единственное, что нас останавливает. Мне трудно оценивать конкурентов, я сильно не вникал, как там у них дела обстоят, но если я не читаю издания МТС или Билайна о новинках технологического рынка, при том, что тема мне интересна – очевидно, им есть куда расти.

ПЛ: Сейчас ситуация такова, что набирать новых абонентов не так важно, как раньше. У нас очень высокая конкуренция, а многие новые абоненты смотрят в первую очередь на цену. У них может быть пять сим-карт различных операторов. Люди готовы купить сим-карту, попользоваться ей месяц и выкинуть. У молодых нет такой привязанности к номеру, как у нас, «у меня этот номер с 95 года». В связи с этим сейчас привлечение каждого нового абонента – это получение абонента, который платит тебе ещё дешевле. У нас сейчас мобильная связь к вашему счастью и к нашему сожалению по цене на предпоследнем месте в мире после Ирана – там она регулируется законодательством. В Пакистане ещё дёшево, но и там сейчас дороже, чем в России.

Нам, конечно, интереснее удерживать собственных абонентов, то есть если ты – абонент – уже у нас, ты нам платишь деньги, тебе нужна качественная связь, интернет и ещё какие-то опции, то нам интереснее с точки зрения экономики предлагать тебе новые услуги, удерживать тебя не ценой, а качеством, сервисом, новыми услугами и бонусами.

Модель бизнеса пока остаётся примерно той же. Ориентируется она на предоставление услуг мобильного интернета – тот же Viber и WhatsApp работают на нашей сети. Потребление мобильного интернета не падает, а растет. Все активно ищут способы каким-то образом расширить свой бизнес. С Мэйл.ру, которым принадлежит «Вконтакте», у нас общий акционер, мы с ними обсуждаем различные возможности партнёрства. Я пока не могу рассказать более подробно, есть только тенденция: оператор заинтересован не только в том, чтобы предоставлять услуги мобильной связи и доступа в интернет, но и контентные услуги. Это можно делать через соцсети или через собственные сервисы: например, у нас есть мобильное телевидение. Мы сделали и платёжный сервис, выпустили свою карту. Основными я бы назвал три направления: предоставление контента, интеграция с интернет-сервисами и финансовые услуги.

ЮС: А в чём конкурентное преимущество? В чём вы лучше банка?

ПЛ: Простотой и удобством. Мы выпустили карту МегаФон Mastercard. Есть преимущество для некоторых категорий граждан, которым сложно обслуживаться в банке: например, у тебя есть дети. Ты не можешь завести им банковскую карту, зато карту, привязанную к счёту мобильного телефона, легко контролировать. То есть фактически твой счёт мобильного телефона становится твоим же банковским счётом, ты можешь раздать эти карты всей семье и видеть, кто что куда тратит. Так что мы видим наше конкурентное преимущество в простоте.

Есть модель, когда создаётся две компании: сервисная и инфраструктурная. Инфраструктурная компания одна и работает на всех операторов. Происходит сокращение затрат, потому что каждому держать собственную сеть смысла нет. У нас "башенная" компания сейчас выделена, она существует для повышения эффективности инфраструктуры. Когда снижается доходность бизнеса, надо искать применение тому, что есть.

ЮС: Google собирается запустить спутниковую группировку, которая будет раздавать интернет прямо на телефоны. Вы чувствуете конкуренцию?

ПД: Я сомневаюсь, что они на территории России будут что-то такое делать. Пока мы никакой конкуренции в этой сфере не ощущаем.

ЮС: Человек, у которого пять тысяч френдов в фэйсбуке, говорит: если вы не пойдёте мне навстречу, я про вас напишу гадости. С одной стороны, гражданская позиция: давайте заставим бизнес работать так, как нужно клиентам. А с другой стороны – терроризм в чистом виде. Как вы к этому относитесь?

ПЛ: Нормально относимся. Такие люди, как правило, либо недовольны качеством обслуживания, либо списаниями, либо ещё чем-то. Часто мы виноваты. Мы реагируем, и неважно, сколько у человека френдов. Надо смотреть в целом на ситуацию: если видно, что человек пытается за твой счёт шантажом заработать денег, прогибаться не нужно, нужно защищаться. И всегда стоит смотреть на резонанс. Был пример игнорирования ситуации, когда в магазине «Магнит» пенсионерка умерла, и пока коммунисты на стенах им не понаписали, все молчали. Что им мешало выйти и сказать, что они ошиблись, или хотя бы оперативно принести извинения?

Я лично не сталкивался с известными людьми, которые пытаются у нас что-то отобрать или как-то нас наказать. С объективными претензиями сталкивался много раз.

У нас была ситуация: молодой человек Роман в 2010, кажется, году выехал с женой на Крит и там скачал себе сериал «Интерны» через нашу сим-карту по местному тарифу на миллион рублей. Тогда у «МегаФона» и других операторов не было возможности останавливать трафик, если ты ушёл в минус – информация о трафике обновлялась раз в сутки. Он ушёл в минус, ему пришёл счёт. Телефон, по доброй традиции, зарегистрирован на тёщу. Тёще позвонили, спросили, когда будут деньги, она говорит – никогда. Ну и так далее, скандал: мы – кровопийцы, они – жертвы. У нас внутри проходит обсуждение: что делать? Резонанс общественный присутствует, к нему уже Первый канал приехал, снял передачу на тему «Большой плохой оператор требует миллион рублей с молодой семьи». У нас внутри мнения разделились. С одной стороны, служба безопасности говорит о том, что это довольно распространённый способ мошенничества, и если мы сейчас ему это простим, то создадим прецедент. Юристы их поддерживают, потому что условия прописаны в договоре. Маркетинг, в свою очередь, говорит: давайте простим, это же потребитель, все будут расстроены, на репутации скажется. Пиар – я – тоже говорит, что надо прощать: маленький потребитель против большой компании – такое общество никогда не одобрит. Мнения разделились. Забавно, что тогда Роман написал о ситуации пост в ЖЖ, а комментарии сплошь негативные, в духе «Что ж ты, идиот, вместо того, чтобы молодую жену развлекать, сериалы смотришь?» Я потом сам ему ответил, хотя наверное не надо было. Сказал, что есть договор, есть тарификация, а вы на нас наезжаете. Суть такая – мы правы, а ты неправ. Приняли мудрое решение – пойти в суд, победить там, а потом простить его. Идём в суд во Владимире… И проигрываем. Потому что судья живёт с ним в соседнем доме, весь город уже на ушах, её мнение понятно - пусть лучше идут в высшую инстанцию, а мы тут за своих. А для нас в высшую инстанцию – это ещё больший резонанс, а у него уже там какие-то адвокаты победу празднуют. Что мы делаем? Мы принимаем решение и пишем публичную декларацию нашего поведения в отношении абонентов. Первое, обещаем, что к сентябрю исправим ситуацию с тарификацией, люди не будут уходить в минус. Технические работы по этому решению стоят примерно миллион долларов. Дальше, мы прощаем все долги по роумингу всем. В общем, меняем рынок в сторону большей ответственности мобильных операторов перед абонентами. Получили очень позитивный резонанс в ответ.

ЮС: Сейчас пиар и маркетинг уходят в такую область, где все всё считают. Во многих компаниях пиар – очень технологизированная функция: регламенты, антикризисы, процедуры, отчётность, математика внутри, пиар-конвейер. Есть ли в этом какой-то смысл, или пиар – это всё-таки больше творчество?

ПЛ: Есть идеальная модель, которую ты описал, и в этом противоречие: мне кажется, что это творческий конвейер. Идеально, если бы на каждом этапе взаимодействия этого конвейера с внешним миром был такой виртуозный гений слова, который бы сходу отвечал так, как Мария Захарова отвечает нашим западным партнёрам. Нужно максимальному количеству интересных людей максимально давать возможность интересно и часто высказываться.

ЮС: Ты каких людей ищешь: тех, которые будут работать на конвейере, достанут регламенты и сделают ровно как там написано, или людей, которые будут искать нюансы?

ПЛ: И тех, и других. Но больше хочется поиска нюансов, потому что работать по Q&A просто, сказать «не комментируем» ещё проще. Иногда юристам сложно отвечать, они так и говорят: скользкая тема, давайте промолчим. А можно было ярко пошутить, например.

ЮС: Каждая шутка может привести к тому, что на такие грабли наступишь – пожалеешь что ввязался.

ПЛ: Может. Но здесь нас опять спасает то, что каждый сам себе СМИ, и всегда можно сказать, что это вообще не мы пошутили. На сегодня я вижу, что корпоративная культура более заточена в сторону конвейера, это плохо, но для этого есть причины. Тем не менее, сегодняшний мир – это мир коммуникаций. Коммуникация – это всегда человек. Чем больше у нас есть личностей, тем ярче и лучше мы можем выражать свою точку зрения. Сейчас время уходить от запретов, ограничений, концентрации голоса компании в одном безликом пресс-секретаре к большому количеству живых людей, разговаривающих на живом человеческом языке. Захарова умеет сказать что-то близкое МИДу, и в то же время то, что МИД сказать не может. Она эту грань чувствует на основе опыта и знаний. Это не значит, что каждый сотрудник компании должен отвечать за всё, что происходит. Но и мне, и читателям приятнее, если не пресс-секретарь, а технический директор ответит на вопрос о качестве связи.

ЮС: А есть ли у вас какой-то кодекс поведения в соцсетях?

ПЛ: У нас есть кодекс этики. В нём в общем сказано, какую информацию мы не должны распространять. Никаких особых мер у нас нет, они были бы не слишком продуктивны – большая компания, возможности контролировать нет. Работать надо на то, чтобы у людей не было поводов.

ЮС: А если какая-нибудь работница вашего магазина станет на шесте танцевать пьяная?

ПЛ: Ну это как раз к вопросу об этике. Хотя не понимаю, кому могут помешать танцы на шесте? Но танцевать лучше трезвой, наверное. Если люди хорошо относятся к своей компании, гордятся ею и её уважают, они сами прежде подумают. Я, например, прежде чем что-то написать, думаю, как это отразится на большом количестве людей. Или когда мне пишут где-то в соцсетях: да вы там все, мол, такие-сякие, то я всегда очень сильно обижаюсь, но не за себя, а за тридцать тысяч человек, за людей, которые там сейчас в Якутии где-нибудь на морозе работают, а кто-то их со своего дивана за глаза матом кроет. Поэтому нет, у нас нет таких правил, и причин их создавать нет, это будет бег за поездом, который давно ушёл. Если человек захочет высказаться – он выскажется, я видел в «Одноклассниках» группы бывших сотрудников, которые обсуждали, как оно внутри ужасно. Полезная информация, на мой взгляд.

ЮС: Ты очень долго проработал в «Филип Моррис» и уже давно работаешь в «МегаФоне». Насколько сильно выгораешь, работая внутри одной компании, долго ли ты ещё проработаешь в МегаФоне, не надоедает ли тебе всё время говорить одно и то же?

ПЛ: Что касается «Филип Моррис», я там всё время работал в разных странах, так что особо не выгорал, каждые три года переезжал в новую страну – это как будто новая работа. В «МегаФоне» с точки зрения географии ситуация другая – я живу и работаю в Москве. Но компания уникальна тем, что с точки зрения пиара мы занимаемся всем спектром направлений: от претензий людей в соцсетях до финансовых тем, и тем, связанных с законодательством. Наш клиент – каждый человек любого пола и национальности, с первого класса и до смерти. Во-вторых, мы публичная компания, финансовые коммуникации тоже важны, в третьих – у нас огромная программа благотворительности. У нас сильное увлечение общественной сферой, мы были партнёром Олимпийских игр в Сочи – это вообще отдельная жизнь, мы много энергии отдали на этот проект, построили, кстати, собственный павильон, который выиграл гран-при Каннского фестиваля, занимались и связью, и пиаром, это три-четыре года отдельной жизни. Первые несколько лет у меня ушли на то, чтобы эти функции выстроить, было нескучно. Так что столько всего происходит, что о рутине думать не приходится. На вопрос, долго ли я там пробуду, я не знаю что ответить, мне жить-то осталось лет тридцать, так что с точки зрения геологической – наверное, не очень долго. Буквально миг. Я не стал бы загадывать.

ПЛ: Мне уже не двадцать лет, я не мечтаю стать миллиардером и разбогатеть, и жениться на молодой… Хотя, как раз вот и женился…

ЮС: Как женился? Ты же недавно ещё был холостой.

ПЛ: Уже скоро дочке год будет.

ЮС: А я нигде фоток у тебя не видел.

ПЛ: Я стараюсь личное не афишировать.

Беседовал Юрий Строфилов