Ночь музеев: районный патриотизм и казачьи песни

Ночь музеев-2017 невольно охватывает две главные темы: заявленную проблему экологии и юбилей революции 1917 года. Именно в поисках революционного духа я отправляюсь в комплекс музеев в Разливе – приятно переждать на природе, в «Шалаше» вздувшиеся у центральных музеев очереди.

Ленинский музей, надо сказать, успешно справляется с несоответствием окружающего мира идеологии, на которую он изначально работал. К истории здесь относятся как к делу прикладному, и всем прибывшим предлагают пройти квест – собрать слова для ленинских донесений революционных времен, попутно рассказывая, как Ильич вернулся в Петроград, как блуждал по приграничной зоне под видом финского косца. «Подсаживаться в поезд на территории Финляндии было небезопасно, решили, что Ленин подсядет уже в городе, на Удельной. Ленин приехал, переночевал у финского рабочего, затем сел в поезд из города. Выходить должны были в Левашово, - конспиративным тоном сообщает экскурсовод. – В итоге случайно вышли к станции, а это были Дибуны, у границы…».

У Шалаша – целое революционное представление. «Хватит воевать, солдаты хотят домой! Они хотят ходить по родной земле на своих ногах, а не на деревянных! Нет войне! <…> Товарищи, пролетарии всех стран! Соединяйтесь!». Молодежь с красными знаменами. «Митинг» переходит в пластический и танцевальные перфоманс. На природе, у костра и в уютных комнатушках «Сарая» революционная идея выглядит манящей, авантюрной. В хлипких стенах, оклеенных ностальгическими зелеными обоями, под желтоватой лампой и крохотным чердаком так и хочется плести заговоры по захвату несуществующих империй. От «Шалаша» до «Сарая» меня подвозят супруги из Кронштадта. Они разгадывают квест и собираются ночью доехать до Фонтанного дома. Рассказывают, как  Ленина в сарае вычислила полиция, и он на лодке переехал в шалаш. «А кто его перевозил, тоже полиция? Или вот памятник, посмотрите, Ленин и пальмы. Где это он, интересно. Не в Египте ли? Там тоже недавно революция была».

Изначальный план после Разлива ехать в Гатчину срывается – во-первых, в ленинских местах я задержалась до темноты, во-вторых, из Гатчины ночью не выбраться – автобусы есть только в пределах города, а последняя электричка уже ушла. Да и идея провести всю ночь в гатчинских дворцах уже не согласуется с внутренним "революционным" настроем. Надеясь задержать это энергичное и романтическое впечатление, еду в «Нарвскую заставу» - небольшой одноэтажный музей на улице Ивана Черных. Едва ли сюда доберется турист, да и петербуржец из удаленного района в обычный день. Между тем в музее работают редкие энтузиасты, а само здание было в центре разгульной жизни начала XX века (район заставы был первым по пьянству в городе!), здесь, как ныне на Рубинштейна, сочеталось беспробудное употребление, бойкая торговля и крафт – например, мороженым торговали местным, коровы с молочной фермы ходили прямо за домами. Здесь же в роковое для империи кровавое воскресенье царские войска расстреляли колонну рабочих. Скромное здание видело Сталина, Дзержинского, Молотова, Орджоникидзе – здесь, в интерьере подпольной царской чайной, большевики решились на вооруженное восстание. Что поразительно – в музей до сих пор приносят реликвии революционных времен. «Это фотопортрет адмирала Вирена, - рассказывает экскурсовод. – Во время так называемой «бескровной Февральской революции» его выволокли из дома и несколько раз подняли на штыки. Семья смогла забрать тело только через три дня, оно лежало в канаве. Вы, наверное, спросите, зачем он здесь? Дело в том, что однажды после экскурсии к нам обратился потомок участника тех событий, он передал в музей саблю адмирала, она сейчас тоже выставлена. Раньше это воспринималось как трофей». Проводив группу, женщина поясняет, что почти после каждой экскурсии музейщиков просят принять в дар реликвии. «Иногда жители района сами приносят вещи, если что-то громоздкое, мы выезжаем на место. Постоянно ищем в архивах новую информацию, одна фотография на экспозиции появилась только в апреле 2016 года».

В этом году я впервые заметила, как много в центре города произвольно кочующих людей, не всегда трезвых и требовательных, и какие тонкие зрители и участники музейной жизни на периферии – там, где в местные музеи приходят из соседних домов, где экспозиции собирают всем районом. И как неожиданно интерактивны музеи, от которых этого не ждешь.

В центре города – кочующая толпа. Улюлюкающие зрители разводки мостов расходятся по паркам и метро. По набережной Мойки у Марсова поля человек двадцать студентов бодро запевают «Наа горе стоял казак - Он Богу молился. За свободу, за народ низко поклонился». Парочка, тихо обнявшаяся у реки, недовольно поглядывает на запевалу. «Ойся, ты ойся, ты меня не бойся, я тебя не трону, ты не беспокойся!» - громыхнули голоса над водой. Разговорчивый парень, торгующий тут же на Мойке с машины кофе и чаем в два часа ночи уже составил резюме по этому году. «Все говорят: в музеях в центре было столько народу, что людей сплошным потоком гнали, не давали ничего рассмотреть. В Ленфильме, например. Вы не смотрите, что тут написано чай и кофе, я это меню перепутал с другим мероприятием, а так могу и глинтвейн сделать».

В попытке уйти от шума и толпы еду в дом-музей Шаляпина на Петроградской стороне. Здесь всю ночь работали в полную силу. Первый этаж, еще бытующий в образе коммунальной квартиры, которая была тут недавно, оформили как лофт и пространство для инсталляций. Пожалуй, это первое место, где тема экологии подана тонко и безыскусно. В темноте, за старой дверью и под белыми драпировками – простые пейзажные снимки России. Надеваешь висящие тут же наушники, а там – воспоминания Шаляпина, текст о том, как артист в эмиграции скучает не по квартире или даже столичным театрам, а по природе и весне. Через коридор – неформальный концерт «Чиабатты», группы в составе русского вокалиста, а также итальянца, башкира и немца. Поют ребята, кажется, на десятке языков, небрежно анонсируя очередной номер как «песню на далматском диалекте хорватского языка». Вместо двух часов «Чиабатта» играла до рассвета, три отделения, согревая аккордами через распахнутое окно всю узкую улочку Графито.