Беслан – это город, где 35 тыс. человек живут с травмой, которую им не помогают лечить

Не будет сильным преувеличением сказать, что на этот текст у меня ушло 15 лет. За это время я написала много разных слов, первые из которых разбросаны по тетрадям, а самые новые – уже по разным приложениям. Удивительная сила слов помогала каждый раз вдохнуть и выдохнуть, но все эти слова оставались при мне.

В 2004 году я думала, что наступит день, когда отрезок моей жизни без моей младшей сестры Фатимы будет длиннее того, что мы были вместе. Она прожила 14 лет. Через год сравняется время моей жизни с мамой и без неё.

Дни перед началом учебного года были очень тревожными: в Москве взорвали метро, в небе – два самолёта. Я с 1999 года, когда по телевизору людей вытаскивали из-под того, что было их домами, боялась терактов. Однажды ночью долго стояла у окна, вглядываясь в свёрток на скамейке у подъезда. Пока он не оказался кошкой и не убежал. Словосочетание «тротиловый эквивалент» в СМИ было таким же будничным, как «переменная облачность» в прогнозах погоды.

Первого сентября 2004 года моей первой мыслью после пробуждения было: только бы нас не взорвали и не захватили. Но кому мы нужны в нашем маленьком Беслане?

Перед началом линейки я подошла к классу моей сестры. Она стояла в обнимку с лучшей подругой Алиной. Я хотела остаться с ними подольше, но подумала: ладно, не последний раз вижу, пойду к своим. Мама пошла в школу по моей просьбе, чтобы поснимать линейку – я переходила в 11 класс, должна была дарить подарки первоклашкам, вести их в классы.

Моя мама, моя сестра и её подруга Алина погибли. Ещё погибла мама Алины и двухлетний брат. Оказалось, это и был последний раз, когда я их видела.

Слово «погибли» вообще стало для нас пугающе привычным тогда. Столько людей исчезли из нашей жизни, что ты не один месяц узнаешь, что того или иного человека не стало. Погибла твоя классная с сыном, учительница русского языка, учительница истории, учительница биологии, соседи, соседки, друзья. Потом ты удивляешься, что кто-то жив. 334 погибших человека – это 1% населения Беслана. Это как если бы в Москве в один день исчезли 200 тыс. человек.

Когда всё началось, мои утренние страхи быстро включили реакцию беги, я развернулась, начала бежать, потом увидела, что этого почти никто не делает, вернулась к своему месту и стала орать: «Бегите, бегите, что же вы стоите». Потом несколько человек, которые успели убежать, говорили, как услышали мой крик и рванули. Это всё происходит за секунды. Перед тем, как побежать, я посмотрела на маму и сестру. Эти 200 метров бега я думала только о том, что они были близко, что они тоже должны были побежать. Но второй раз развернуться, чтобы проверить, у меня не хватило духа. Когда приехал папа, я чуть не сбила его с ног во дворе нашего дома, так бежала к нему. Тогда я не знала, что друг у друга останемся только мы.

Папа – человек, которому я обязана всем. То, как он оберегал меня и эти три дня, и всю дальнейшую жизнь, оставляя при этом в ней свободу для меня и моего выбора, не сравнится ни с чем. Мой папа – мой герой. После того, как все больницы были проверены, папа ходил по моргам и искал. Сестру нашёл через три дня. Он вынес мне кусок её рубашки, потому что сам не видел, в чём она уходила. Маму мы нашли ровно через 50 дней. После многих дней, которые папа провел в моргах, я сдала кровь для опознания по ДНК. Они сидели ровно там, где произошел первый настоящий взрыв. Судя по всему, мама прикрыла Фантика собой.

Я много лет старалась не говорить ни с кем об этой части моей жизни. В первый год делала это слишком много и часто. Так получилось, что первые сутки мои комментарии местным корреспондентам федеральных СМИ чуть ли не каждый час показывали по всем каналам. Однажды в маршрутке во Владикавказе девушка спросила: а это вы? Я сказала да, попросила остановить машину и вышла. После этого для меня стало самым важным преодолеть этот образ несчастной девочки из Беслана. Мало кто может представить, как трудно после такого не воспринимать любое своё достижение как просто удачу или проявление жалости к тебе.

В большинстве материалов об этих событиях рассказывают о трёх днях. Но почти никто дальше Беслана не знает, как мы все жили этот год. Как живут сейчас. Что мы думаем о происходящем, об отношении людей в России к теракту. Было очень много всего. Люди проявляли себя по-разному. Кто-то отчаяние и боль выражал в поступках, которые бы никогда раньше не совершил. Кто-то вытеснял это невероятное потрясение так сильно, что делал вид, что ничего не случилось. Кто-то осуждал и первых, и вторых. Я сама пережила много разочарований в людях, которых считала близкими и от которых ждала поддержки.

Беслан – это город, где 35 тыс. человек живут с травмой, которую им не помогают лечить. Я смогла пойти на психотерапию к врачу только через 12 лет после случившегося. Ходила почти три года. Но не у всех тех, кто даже был внутри этого зала, есть такая возможность.

Для меня важно донести, что все мы, пережившие этот теракт, такие же люди, как и остальные. Мы способны радоваться и даже вспоминать что-то из прошедшего с улыбкой. Мы все очень разные. В «Докторе Хаусе» Кадди говорит Хаусу: то, что ты несчастен, не делает тебя лучше других – ты просто несчастен. Точно так же даже такие страшные события не делают тебя ни хуже, ни лучше других – ты просто живешь с ними внутри.

Простите, что ухожу в такую частность, но самое обидное для меня даже не то, что федеральные каналы не вспоминают о нас. Дико обидно видеть, как вся страна в день, когда погибли её граждане, постит мемчики про Шуфутинского. Я хочу, чтобы каждый перед тем, как это сделать, просто подумал, а стоит ли? Я ни от кого не требую скорби, никого не хочу стыдить, потому что даже мне в жизни доставалось за то, что я как-то не так плакала. Но очень хочется думать, что люди помнят о том, что было. Как мы стараемся помнить тех, кто был с нами.